Арт-космос художника Алексея Клокова
По современности рассыпана пригоршня терминов, затёртых до такого мертвенного блеска, что любой праздно-прохожий искусство-ед едва ли упустит возможность лосняще поотражаться в сиих тускловатых зеркалах.
Увы, без двух таких словечек очень трудно обойтись, характеризуя работы Алексея Клокова. Это «арт» и «креатив». Латино-английскую оболочку последнего предлагаю заменить греческим её аналогом: “ποίησις” [пойэзис]. Но в древней Элладе это значило далеко не только поэзию как таковую, но также и любое творчество, благопитающее всех, его созерцающих или истолковывающих. И этот аспект арт-пространства нашего художника — не чуждая нам тема: ведь целительный заряд его композиций давно признан.
Сам Алексей назвал это своё авторское направление: «ILG-art». Пишущему настоящее эссе неведомо, как именно сам автор расшифровывает эту аббревиатуру, но хочется прочесть её как “Improving Life Guide” — «Путеводитель по улучшению жизни». К тому же, тут не обошлось и без удивительных перекликаний со словами некоторых других языков, о чём художник вряд ли подозревает.
Так, в архаичном африканском языке нсибиди, доныне пользующемся рисуночной письменностью, слово “Ĭļĝ” означает: «скала, на которой можно поговорить с предками». А в древне-скандинавском футарке (руническом алфавите) ILG предстаёт как сочетание трёх рун: “Ingüz”, “Lāguz” и “Gwêorð”. Первая символизирует Ингви-Фрейра — бога плодородия, и гармоничные взаимодействия человека со стихиями; вторая — символ неиссыхающей воды, одождествляемой с магическим вдохновением, творческим «сном наяву»; третья — это умение избежать ложных симпатий и искушений, а также — танец пламени священного огня-истины, испепеляющего злобу и агрессивное непонимание. Нужны ли здесь ещё комментарии?..
Алексей Клоков. Счастливая парочка, 2015. Холст, масло, 90х90 см
Что же до ставшей не по своей воле назойливою приставки «арт-», то её использование в аналитическом дискурсе о работах Алексея Клокова оказалось бы слишком плоско-одномерным. Ведь каждая композиция художника — это целый многоуровневый оркестр, отдельно-разноголосо поющая симфо-планета, ясно демонстрирующая: латинское слово “ars” переводить голо как «искусство» попросту противопоказано! Древне-эллинский покровитель воинов Арес изначально персонифицировал собою искусство ведения войн. Римляне же, олатинив это слово и убрав “e”, стали обозначать им всё искусство вообще. А позже римские легионы принесли “ars” в Британию, где оно зазвучало на кельтский манер как “arth”. Но по-валлийски это — «медведь».
В кельтском мире этот зверь всегда считался живым тотемом, наделяющим человека силою и здравомыслием. Отсюда — бритто-саксонское имя “Ærtūŵys” (позднее ставшее “Артуром”) — «мудрый, подобно медведю». Закономерен вопрос: а к чему такое лингво-историческое отступление? Так в том-то и дело, что оно — не от-, а пред-вступление к искусству навигации сквозь атоллы и рифы визуальных притч Алексея! Его картины — ярко-переливчатые образцы сочетания величественной (но без пафоса!) мудрости и вдумчивой силы своего воздействия.
Именно в свете описанного понятийного генезиса и хочется применять приставку «арт-»! Тем более, что если снова оглянуться на древний Пелопонесс, можно раскрыть ещё несколько потаённых качеств, которыми наделены творения Алексея Клокова. Это и не удивительно: его дар иероглифно-пиктографически видеть не только сами миры, но и их межгалактические границы, как и зоны их слияний.
Это и насыщает картины нашего автора невиданным росплеском идиом-парадоксов, а подчас и раздумчиво-ироничных оксюморонов. Не зря кое-что ещё рассказали об арт-космосе Алексея древние эллины, — я просто процитирую их голоса. Итак: “άρτι-επής” [арти-эпис] — «искусный в речах; поэт»; “άρτί-φρων” [арти-фрон] — «здравомыслящий; совершенный»; “άρτος” [артос] — «хлеб». Добавлю: в языках южноамериканских индейцев союза племён аравак есть идиома “Ãrťẻgùẫ”, буквально: «читаю небо»; используется в значении «придумываю нечто новое». По-моему, тут тоже нет необходимости ткать какие бы то ни было учёно-занудные комментарии…
В литературе одним из критериев, по которому принято отличать истинную поэзию от пустого стихоплётства, является так называемый «обман рифменного ожидания». Алексей Клоков, вероятно, неосознанно, но виртуозно владеет этим орудием афористичной поэзо-непредсказуемости. Он строит свой зáмок из межвременнóй переписки с художниками и мыслителями Минувшего и Грядущего; его композиции — овизуаленная хроника этого эпистолярия. И одновременно они — подарочные билеты на импровиз-мистерию образов, каждый из которых — соцветие, на глазах превращающееся в поливкусовой плод: им становится кентавро-слияние авторского замысла со зрительскими рикошет-эмоциациями (эмоциями + ассоциациями). В то же время, каждая работа нашего художника подобна мине замедленного действия, застывшей в радостном предвзрывье: в отличие от обычного, убивающего взрыва, этот стряхнёт омертвевшую кору изживших себя недомолвок с ветви-контакта наблюдателя и картины, изгнав все одичавшие неадекватности.
Алексей Клоков — прирождённый смысло-литейщик. Он — мастер композиционной «джигитовки/родео»: оседлав ещё только зарождающийся бег мэйнстрим-мотива картины, он на скаку посылает в холст из арбалета-кисти стрелы-краски, при этом умудряясь подковывать своего иноходца новыми колористическими находками. Но при этом ни одна из его работ не падает до уровня ярмарочного аттракциона. Ведь Алексей менее всего Герман-Гессевский «игрок-в-бисер» или «жонглёр мирами» с известной гравюры Жана Гранвиля. И уж совсем не Рене-Магриттовский «человек-в-котелке», непрошибаемо выполняющий функции меж-измеренческого таможенника. И, безусловно, не dell’arte-подобный погонщик саламандр Морица Эшера… Скорее всего, наш живописец — сталкер-проводник по растерявшим свои истории и имена пространствам, но при этом не столько экскурсовод по ним, сколько их дорисóвыватель: возвращая этим нишам само-осознание, он строит для них новые жилища и празднует вмести с ними и новоселья, и их вторые дни рождения. Портреты таких праздников мы нередко и видим на его картинах.
Алексей Клоков — будто Данте и Вергилий в одном лице: преодолевая ступени-соблазны всевозможных трясинно-зыбких «парадизов» и не боясь сжечь свои лёгкие вдыханием сернистых ароматов «серостей», адских кущ и кругов рая, художник изящно-уверенно потчует все эти ино-мирья своими изысканными слово-взоро-композициями. Потрясающе то, что последние становятся своего рода лечебно-профилактическими вакцинами от воинствующих непониманий (или, говоря на хлёстком слэнге хиппи, неврýбов) их смысловых многослойностей, требующих не столько изматывающих растолковываний, сколько интуитивных вчувствований в их ткани. В этом смысле, каждую работу Алексея можно воспринимать как отдельную страницу окартиненного самоучителя интуиции — как художественной, так и жизненной вообще.
Всё, здесь изложенное — лишь экспресс-исследование; минимум того, что можно рассказать о работах Алексея Клокова. Он творит новейшие апокрифы, которые расселяет по создаваемым им же планетам с сильно различающимися атмосферами, гравитацией и спектральными классами их звёзд. Но художник легко управляет столь неодинаковыми притяжениями и невесомостями, знакомя их между собой. А ведь тому, кто приручил гравитацию, подвластен и ход времени, и взгляд на него со стороны. Вспомним напоследок, что в тибетском языке для передачи понятия «искусство» есть два основных слова: “рик-цэл” и “цом-рик”. Буквальное значение первого — «Вселенная мне доверяет», а второго — «Моя благодарность Вселенной». И я желаю Алексею открытий новых многомерных Вселенных в ещё неизведанных Вневрéменьях!..
Вилли Р. Мельников
художник, лингвист, культуролог