Музыка через дорогу

Светлана Крайнюкова. Рецензия на «Голубое и зеленое», «Проклятый Север», «Осень в дубовых лесах», «Двое в декабре», «Свечечка», «Во сне ты горько плакал» Юрия Казакова

Из каждого окошка, где музыка слышна, какие мне удачи открывались», - пел когда-то Окуджава. Какое оно, это окошко дома на Арбате, из которого слышна музыка? Какие в нем удачи открываются? Наверное, у каждого оно свое. Мою музыку из окошка написал Юрий Казаков, писатель, проживший недолго - всего 55 лет.

Он, как и Окуджава, был мальчишкой с арбатского двора. Видимо, оттуда, из центра старой Москвы, они и вынесли эту музыку.

Юрий Казаков был чужд проблем, которые волновали и волнуют многие умы. Он асоциален, наднационален, он вне времени.

Герой Казакова, если живет в городе, то тоскует по Северу, по его тихим, одиноким ночам. И на курорте он также мечтает о холодном северном море (рассказ «Проклятый Север»),

Казаков, как и Гайдар, окутывает флером романтики отнюдь не романтичную реальность. Например, ночевку зимой в дачном домике (рассказ «Двое в декабре»). Знаете, сколько часов надо просидеть, дрожа в холодном помещении, прежде, чем оно согреется дачной печуркой? А там, в рассказе, при отблесках света от горящих дров двоих посещают тихие и серьезные мысли о будущем.

На любимой женщине главного героя старая юбка поверх тренировочных штанов («Осень в дубовых лесах»). Замечаешь такие детали у Казакова и веришь ему. Веришь, что женщина эта прекрасна, если смотреть на нее глазами любящего героя.

Его лучшие книги пахнут, шумят, они полны звуков и красок.

Юрий Казаков - синяя птица нашей жизни. Он с необычайной легкостью извлек из наших душ то, о чем мы мечтаем: пушкинские покой и волю. С таким же успехом он мог бы писать о гармонии тропических джунглей или гималайских гор. Просто он по стечению обстоятельств прикипел сердцем к русскому Северу.

Однажды я вдохнула его горького и свежего воздуха. При слишком неромантических, по меркам Казакова, чересчур комфортных обстоятельствах. Мы ехали на огромном прогулочном лайнере по реке Свири. Эта широкая и полноводная река соединяет Ладожское озеро с Онежским. Берега Невы, вдоль которых мы шли до этого, не радовали глаз: какие-то усадьбы новых русских, бетонные пристани, земля, нарезанная террасами... А вдоль Свири стояли суровые избы - веранд в них не было - их сменили сени. Никаких лишних окон, над окнами - никаких резных наличников, которые часто веселят глаз в домах, к примеру, на Вологодчине. Ничего лишнего: река, вода которой освежает даже в самые жаркие дни, маленькие песчаные пляжики с причалами, неприветливые берега. Кажется и в самом деле, сидя у окна такого вот дома с видом на Свирь, можно написать рассказ об очень счастливых или, о нетерпеливо стоящих на пороге счастья, людях...

Сбываются ли мечты Юрия Казакова? Вряд ли. Шестидесятые годы прошлого века закончились. Столкновение с неромантической реальностью следующих десятилетий обошлось Казакову не намного дешевле, чем другому шестидесятнику, Геннадию Шпаликову (изначально более бодрому и менее созерцательному), который покончил с собой. Говорят, Казаков тоже пил, как и Шпаликов. Говорят, удержать его не смогла даже любовь к сыну Алеше, о котором он написал два своих поздних трогательных рассказа: «Свечечка» и «Во сне ты горько плакал».

Вместе с шестидесятыми безвозвратно ушла и реальность шестидесятых: местами лиричная, как в рассказах Казакова, местами просветленно-радостная, как в фильме «Я шагаю по Москве» по сценарию Шпаликова. А существовала ли она вообще, эта реальность? Может, единственным местом для нее были лучшие книги о Русском Севере?

С таким настроением в реальности я столкнулась лишь однажды - пару лет назад. Подруга позвала меня в небольшой музыкальный клуб на концерт со странным названием «Босса-нова СССР». Звала очень настойчиво, и я отправилась, не без опаски, правда. И не пожалела.

На маленькую сцену вышла певица и музыканты с разными инструментами. Я готовилась к ленивому, ненавязчивому ритму босса-новы, от которого воздух как будто наполняется жарким запахом бразильской пыли. И вдруг они заиграли и запели. Ритм был тот самый, только вот песни... Я услышала знакомое с детства:

Я назову тебя зоренькой,
Только ты раньше вставай...

А потом:

Старый клен стучит в окно...

Наверное, так сегодня не поют и не говорят о любви. Я посмотрела на людей в зале. Вот девушка с жестким выражением лица - по виду, персональный помощник какого-нибудь руководителя среднего бизнеса. Она сидит почти напротив меня, и вначале я отвела глаза, потому что она показалась мне неприятной. И вдруг - да у нее лицо, как у героини Галины Польских из давнего фильма «Я шагаю по Москве».

А у того парня - по виду, программиста, оказывается хорошая, открытая улыбка.

Зал как будто наполнился ясным, чистым светом. Я увидела множество прекрасных лиц, им озаренных. С ума сойти!

Концерт закончился. Мы вышли на улицу.

А в голове крутилась почему-то не музыка, а заключительные слова из раннего рассказа Казакова «Голубое и зеленое»: «Но иногда мне снится Лиля. Она приходит ко мне во сне, и я вновь слышу ее голос, ее нежный смех, трогаю ее руки, говорю с ней - о чем, я не помню. Иногда она печальна и темна, иногда радостна, на щеках ее дрожат ямочки, очень маленькие, совсем незаметные для чужого взгляда, и влажно сияют ее темные глаза. И я тогда вновь оживаю, и тоже смеюсь, и чувствую себя юным и застенчивым, будто мне по-прежнему семнадцать лет, будто я счастлив и люблю впервые в жизни...»

Второго пришествия Казакова в моей жизни пока не было.